У мудрецов немало противоречивых высказываний о смехе. Рабби Акива, о котором сказано, что умел рассеять смехом грусть и отчаяние, далеко не всегда о смехе говорил положительно. Но мог ли человек, веривший, что Тора содержит ответы на все вопросы во все времена, мог ли он не соотнести свой смех с важнейшими его проявлениями в священном тексте…
СМЕРТЬ И РОЖДЕНИЕ РАББИ АКИВЫ
(продолжение. Начало в № 2-3/2023 и сл.)
4
Формула бессмертия
На пути праведности — жизнь,
дорога, тропа к бессмертию
(Притчи 12:28).
В редких случаях Традиция расставляет мудрецов по ранжиру, в редчайших — победителей определяет: любой спор — во имя небес. Даже борьба противоположностей — во имя единства, едва различимый в шуме времени отзвук. Одинокий разбивающий скрижали Моше — невостребованный архетип. Часть целого, голос в хоре — распространённая модель эпохи после разрушения Храма. Прямое слово об уникальности, избранности не произносится. Значит ли, что Традиция отвергала или игнорировала её?
Рассказ о четверых вошедших в пардес — важнейшая модель в литературе о мудрецах. Рабби Акива, с одной стороны, один из всех (четверых), с другой — избран, тем самым противопоставлен всем (троим) своим спутникам. По аналогичной модели построен рассказ о болезни и смерти сына рабби Акивы. Четыре раза приходят вестники: трижды сообщают о тяжёлом состоянии сына. Услышав, рабби продолжает занятия Торой, и лишь когда четвёртый сообщает о смерти, их прерывает (Смахот 8).
Р. Шимон говорит (Авот 4:17): «Есть три венца: венец Торы, венец коѓенства и венец царства, но венец доброго имени над ними возвышен». Что значит возвышен? Не является частью ряда? Или — частью ряда являясь, выламывается из него? С одной стороны, венец доброго имени не противопоставлен трём предыдущим, с другой — возвышен над ними.
Спросил рабби Матья бен Хараш рабби Элазара бен Азарии в Риме: «Слышал ли ты о четырёх степенях искупления, которые рабби Ишмаэль истолковал?» Ответил: «Их три, и раскаяние — с каждой из них» (Йома 86а; Иер. талмуд, Йома 8:7, 45б).
Кто ошибся здесь в арифметике? Суммируем сказанное в дальнейшем.
Вид преступления — Способы искупления:
- Нарушение заповеди «делай» — Раскаяние
- Нарушение заповеди «не делай» — Раскаяние + Судный день
- Преступления, за которые наказание от Бога и земного суда — Раскаяние + Судный день + страдания
- Осквернение Всевышнего — Раскаяние + Судный день + страдания + смерть
Дано. Четыре вида преступления и четыре вида искупления. Почему же р. Элазар бен Азарии о трёх говорит? По р. Ишмаэлю, чем тяжелей наказание, тем большее число способов искупления. Эта плоскостная арифметика (4=1+1+1+1) неприемлема р. Элазару бен Азарии: «Их три, и раскаяние — с каждой из них». У раскаяния, по р. Элазару бен Азарии, статус особый. В отличие ото всех остальных способов искупления, лишь оно человеку подвластно: 4=3+1.
Пифагор: не слово, но число есть сущность вещей. Наш пример демонстрирует, каким образом Традиция выстраивает отношение к уникальному: оно — часть общего, и — субстанция особого статуса. Общее выражено числительными три и четыре. Трое богачей хотели обеспечить осажденный римлянами Иерушалаим всем необходимым (Гитин 56а): трое символизируют всех: трое = все.
Задавшись целью определить наиболее часто встречающиеся в Литературе мудрецов числа, обладающие структурообразующей функцией, обратимся к трактату Авот. По словам Шимона-праведника, мир зиждется на трёх основаниях: Торе, служении Богу и благотворительности (1:2), а, по мнению р. Шимона бен Гамлиэля, — на истине, правосудии, мире (там же 18). Вдуматься в три вещи — это предотвратит от греха — предлагают рабби Иеѓуда ѓанаси (там же 2:1) и Акавья бен Маѓалалэля: «Знай, откуда пришёл, куда идёшь, и перед кем предстоит дать отчёт» (там же 3:1). Во всех случаях три — это всё: перечислив три фактора, качества, всё ими охватишь.
Четверо в Литературе мудрецов встречается реже (примечательно, в большинстве случаев один из четверых — рабби Акива). Пророку Зхарии (2:3) Господь показывает четырёх мастеров, с которыми связано возрождение Иерушалаима. В Менахот (53:1) они отождествлены с Элияѓу, Царём-Мессией, Малки Цедеком (Мелхиседек) и Мессией войны. Сказано в Талмуде о Санѓедрине (Синедрион, верховный суд): «Трое — мудрость, четверо — не может быть выше его» (Санѓедрин 17б).
Рассказу о четверых вошедших в пардес в Тосефте предшествует сообщение о четырёх мудрецах, которые, по свидетельству р. Иосе бен Иеѓуды, передавали друг другу мистическую традицию: р. Иоханан бен Закая, р. Иеѓошуа, рабби Акива, р. Хананья бен Хахиная (Тосефта, Хагига, 2:2). Рабби Акива — один из четверых принимающих участие в трапезе (пасхальная Ѓагада). Он один из четверых навестивших больного р. Элиэзера в рассказе, в котором звучит: «Возлюблены страдания» (Сифрей Дварим, Ваэтханан, 5:6; Санѓедрин 101б). В Вавилонском талмуде (Брахот 63б) рассказывается о четверых мудрецах — учениках рабби Акивы, собирающихся на винограднике в Явне, толкующих Тору.
«Всеобъемлющее» число четыре может восходить к четырём сторонам света. Например, в талмудическом рассказе (Брахот 58б) говорится о богатстве и щедрости р. Ханы бар Ханилая: четыре двери его дома были всегда раскрыты во все четыре стороны света. Пасхальная трапеза состоит из четырёх частей, организованных вокруг четырёх бокалов вина; вспомним и знаменитый пасхальный текст о четырёх сыновьях.
Знаковое четыре нередко в ТАНАХе. В колеснице (пророчество Иехезкэля) четыре образа: лев, бык, человек, орёл. Четыре зверя в пророчестве Даниэля: лев, медведь, пантера, чудовище. Вспомним четыре вида растений (Воззвал 23:40), четыре поста (Зхария 8:19). В апокрифическом Видении Эзры говорится, что при даровании Торы Шхина одно за другим пройдёт четверо врат: огня, землетрясения, ветра и холода (1:19). Четырьмя благословениями (вместо проклятий) благословляет Билам Израиль: в трёх случаях его заставляет это сделать Балак (В пустыне, Числа 22:39 — 24:9), в четвёртый он это делает сам (там же 24:15-25). Характер первых трёх благословений абстрактен и аллегоричен, четвёртое — пророчество исторического характера.
Три и четыре в ТАНАХе иногда встречаются «в связке», обозначая некое единое или тесно сопряжённое множество. У пророка Амоса — идиоматическое выражение, повторённое несколько раз: «За три преступления… и за четыре не отвращу Я [гнев] от него» (1:3,6,9,11,13; 2:1,4,6). Здесь два слова представляют одно: 4+3=7, выражая цельность и полноту. Это древняя модель, укоренённая в языке. И — вернёмся к цитированному.
Не [1] в ветре Господь,// за ветром — [2] землетрясение, но Господь не в землетрясении. После землетрясения — [3] пламя, но Господь не в огне,// после огня — [4] тонкий звук тишины (Цари 1 19:11-12).
Модель узнаваемая: 4=3+1.
Формула смеха
«С того дня, когда был разрушен Храм, небосвод не видели ясным» (Брахот 59а): надо было выбирать не только будущее, но и прошлое. Вместо взноса на Храм — платить налог в пользу Юпитера Капитолийского: римляне полагали, что боги завоёванного народа переселяются в Рим. Вместо половины шекеля — оскорбительные две драхмы, о чём свидетельствует Светоний (Domitianus 12,2). Таким было послание Рима еврейскому миру. Преодоление смерти — в обретении смысла жизни. Преодолевая смерть-разрушение, обретали смысл жизни, созидая первоосновы нового бытия. Подобно воде и земле, воздуху и огню, первоосновами становятся Тора и Иерушалаим, истинность которых отныне больше, чем может вместить история — бесконечное прошлое и бесконечное будущее. Течение жизни рабби Акивы удивительно точно совпало с великим и трагическим течением жизни народа. Поэтому эпоха преодоления смерти и обретения смысла жизни, воссоздания первооснов бытия — эпоха рабби Акивы.
Трагедия не только уничтожает, но и возрождает. Рассказ о рабби Акиве и его спутниках, совершающих восхождение в разрушенный Иерушалаим, известен из ряда источников: Эйха раба 5:18; Макот 24 и более поздние сборники мидрашей. Обычно характер источника в значительной степени определяет судьбу конкретного текста, приспосабливая его «под себя». У нашего текста судьба исключительная. Кочуя из книги в книгу, он не претерпел сколько-нибудь значительных метаморфоз, начиная с варианта из Сифрей (конец 4 — начало 5 вв.), по всей вероятности, наиболее древнего, в этой книге превалируют имена учеников рабби Акивы, широко используются герменевтические методы, характерные его школе.
Уже приближались раббан Гамлиэль и рабби Иеѓошуа, и рабби Элазар бен Азарии, и рабби Акива к Риму. Услышали шум городской в Питиулисе, за сто двадцать миль. Начали они плакать, а рабби Акива смеяться. Сказали ему:
— Акива, почему мы плачем, а ты смеёшься?
Сказал им:
— Почему вы плачете?
Сказали ему:
— Как не плакать нам, если иноверцы, язычники, которые приносят жертвы божкам и преклоняются перед истуканами, живут благополучно, спокойно и безмятежно, а Дом, подножие ног Бога нашего, отдан на сожжение огню и стал жилищем диких зверей?
Сказал им:
— Потому смеялся я: если дал Он это гневящим волю Его, тем более [даст] исполняющим Его волю.
В другой раз шли они в Иерушалаим. Когда дошли до [горы] Цофим, разорвали они одежды свои. Когда дошли до Храмовой горы, увидели лису, выходящую из Святого святых. Начали они плакать, а рабби Акива смеяться. Сказали ему:
— Всегда ты удивляешь, Акива, — мы плачем, а ты смеёшься.
Сказал им:
— А вы плачете почему?
Сказали ему:
— Как не плакать нам о месте, о котором написано: «приблизится чужой — погибнет» [В пустыне 1:51]?! Ведь лиса выходит оттуда! Исполняется: «От этого угнетено наше сердце,// от этого глаза потускнели. Пустынна гора Сион,// лисы там бродят [За что? 5:17-18]».
Сказал им:
— Потому я смеюсь, что написано: «Будут свидетельствовать Мне свидетели верные:// Урия коѓен и Зхарйяѓу сын Иеверехйяѓу [Захария сын Варахиина]» [Иешаяѓу 8:2]. Что общего у Урии и Зхарии? Что сказал Урия? «Так сказал Всемогущий Господь: Сион, как поле, будет распахан, Иерушалаим руинами станет, Храмовая гора — холмами лесистыми» [Ирмеяѓу 26:18]. Что сказал Зхария? «Так сказал Всемогущий Господь: Ещё будут сидеть старики и старухи на площадях Иерушалаима,// у каждого посох в руке от обилия дней» [Зхария 8:4].
Сказал Господь:
— У Меня двое верных свидетелей этих. Если осуществились слова Урии — осуществляться слова Зхарии, а если упразднены слова Урии — слова Зхарии упразднятся.
Радовался, что осуществились слова Урии, ибо слова Зхарии на том же языке должны осуществиться.
Сказали ему:
— Акива, утешены мы (Сифрей Дварим, Экев 11:15).
Рассказ состоит из двух частей: «римской» и «иерусалимской». Структура частей идентична: описание события (многоголосый шум; вид разрушенного Храма и осквернённого Святилища); плач и смех как реакция на увиденное; объяснение сторон (простое в «римской» части и сложное в виде мидраша — в «иерусалимской»); заключительная «утешительная» фраза, относящаяся ко всему тексту. Шум — знак цветущего Рима. Лиса — знак разрушенного Иерушалаима, на иврите .שואלЭтим словом обозначались и лиса (Vulpes vulgaris) и шакал (Canis aureus), оба селящиеся в развалинах. Однако не зоологическая точность важна. Лиса — символ хитрости, с ней часто связан мотив искушения, как в знаменитой притче рабби о рыбах (евреях), рыбаках (римлянах) и лисе, искушающей выйти рыб из воды. Р. Иоханан бен Закая знал много басен о лисах (Сука 28а), р. Меир, ученик рабби Акивы, таких басен знал триста (Санѓедрин 38б).
Поэтика рассказа резко контрастна: Рим и Иерушалаим — знаки противоположных миров. Рим — синоним зла. Мудрецы называли римлян сыновьями Эсава, бывшего для них символом войны и грубого материализма. Римляне были хозяевами положения на всей территории Земли Израиля, а евреи — не только частыми гостями в Риме: многие там проживали. В городе было немалое еврейское население, были и синагоги. В 19 г. н.э. евреев Рима изгнали: реакция на обращение в иудаизм знатной римлянки. Основным районом, где селились евреи, был единственный квартал на правом берегу Тибра — trans Tiberim, квартал ремесленников — гончаров, кожевенников, рыбаков, застроенный insulae — многоэтажными домами. Вероятно, именно там и останавливались еврейские делегации, посещавшие Рим. Картина религиозных культов и верований Рима была очень пёстрой: старая римская религия, подвергшаяся сильной эллинизации; восточные культы Изиды и Сераписа, персидского Митры; культ умерших и живых императоров, распространённый особенно в армии; первобытные религии отдельных провинций, не выходившие за пределы своих территорий. И, конечно, иудаизм и не отделившееся от него христианство.
Отношение мудрецов к римской культуре широко отразилось на страницах обоих талмудов и сборников мидрашей. Они считали латынь языком, годящимся для войны (Иер. талмуд, Мегила 1:11, 71б). Мудрецы запрещали посещение театров, стадионов, цирков. Отвечая р. Иеѓуде, говорившему: римляне строят рынки, мосты и бани, р. Шимон бар Иохая: строят рынки — посадить проституток, бани — чтоб наслаждаться, мосты — налоги взимать (Шабат 33б). Р. Гамлиэль говорил, что римская власть «питается» четырьмя вещами: налогами, банями, театрами и пошлинами (Авот дерабби Натан А, 28). Корысть, беззаконие, культ силы и денег — таким виделся Рим мудрецам, для которых иноверец, как правило, римлянин. «Не находись среди иноверцев, чтобы их поступкам не научиться» (там же, 26), — предупреждал рабби Акива. Римляне не оставались в долгу. В их глазах шабат и обрезание были наиболее странными еврейскими обычаями, о чём свидетельствует Тацит. Евреи высмеивались в сатирических произведениях Ювенала и Марциала, современников рабби Акивы.
Итак, место действия первой части рассказа — Рим, к которому приближаются мудрецы. Услышав шум города, трое заплакали, а рабби Акива смеётся. Трое плачут: поклоняющиеся истуканам живут безмятежно, а подножие Господа уничтожено. Почему смеётся рабби Акива? Потому что, если Господь даёт счастье преступающим Его волю, тем более Он даст счастье её исполняющим.
Антиримское восстание 132-135 гг. было последней безуспешной героической попыткой обрести независимость. Родилось восстание из веры в скорое мессианское возрождение. Во время восстания его лидер Шимон бар Косвы получил имя Бар Кохбы (арамейский, сын звезды) и был признан многими, в том числе и в первую очередь рабби Акивой, Мессией (Иер. талмуд, Таанит 4:7, 68д). Последней каплей, переполнившей чашу терпения и приведшей к восстанию, стал декрет императора Адриана о смертной казни за обрезание и начало или планы строительства на месте Иерушалаима римского города Элия Капитолина (Moshe David Herr, «Persecutions and Martyrdrom in Hadrian’s Days», — Scripta Hierosolymitana, XXIII (1972), pp. 94-98). В том, что важным фактором восстания было строительство Элия Капитолина, был убежден римский историк Дио Кассиус (Dio Cassius, Historia LXIX, 12). Новый город назвали в честь Юпитера Капитолийского и императора, носившего имя Publius Aelius Hadrianus. Поэтому не будет большой натяжкой сказать, что император Адриан также является героем рассказа.
Мы мало знаем о жизни рабби. Мы не может представить его физический облик, в отличие от современника — императора Адриана, чей бюст, хранящийся в Лувре, запечатлел черты мужественного, сильного и своей силой гордого, воинственного римлянина — повелителя мира. Еврейская традиция даже в слове (не в камне!) не сохранила внешний облик рабби Акивы. Всё, что знаем: рабби был лыс.
Нет никаких оснований полагать, что Адриан знал о существовании рабби Акивы. Но судьба безвестного рабби с судьбой повелителя была связана тесно. Мидраш рассказывает о споре императора с философами, которых в своей божественности убедить ему не удалось (Танхума ѓанидпас, Брешит 7, Шофтим 12). В последние месяцы перед смертью (умер в Байях 10 июля 138 г.) Адриан, испытывавший страшные мучения, предлагал золото и безнаказанность тому, кто отравит его или кинжалом убьёт. Жизнь императору стала невыносимой, это напоминает последние годы императора Тита, разрушителя Храма. Угрозами и обещаниями Адриану удалось уговорить Мастора, верного раба своего. В 132 г. по повелению Адриана было начато строительство его мавзолея на берегу Тибра, завершившееся в 139 г. уже после смерти. Это было величественное сооружение, окружённое коринфской колоннадой и множеством статуй, увенчанное колоссальной статуей Адриана. Став императором, Адриан воевал, раскрывал заговоры и казнил заговорщиков, действительных и мнимых, раскаивался и совершал новые преступления, разбирал судебные дела, к которым испытывал особую охоту, и был мелочно придирчив в вопросах этикета, совершал трудные походы и был любознателен. Заслуживший прозвище императора-путешественника, он объездил империю вдоль и поперёк, был строителем храмов, дворцов, театров, водопроводов и галерей. Супружеская верность не относилась к добродетелям, которыми был наделён. Свою капризную супругу повелел, в конце концов, отравить. В 132 г. пережил драму, потеряв Антиноя. По приказу императора Антиной был обожествлён, были построены многочисленные храмы в честь нового бога, несколько городов стали носить имя императорского фаворита. Знание языков, сочинение стихов, исторических трактатов, пение, игра на музыкальных инструментах, лепка, занятия медициной, геометрией — просвещённый император всё знал, всё умел. Среди его добродетелей мягкость и доверчивость также не значились. Подозрительный и жестокий, он настороженно относился к сенаторам, массовыми казнями которых завершился земной длиной в 62 года путь Адриана. В отличие от его еврейского современника, нам известно множество фактов блестящей и бурной императорской жизни, завершившейся тем, что после смерти сенат объявил проклятие его имени. Адриан многое совершил, но, похоже, у совершённого им было больше прав на жизнь, чем у него самого.
Шум Рима мудрецы слышат издалека. Иерушалаим их встречает мёртвым молчанием. С горы Цофим (дословно: обозрение), нависающей над Иерушалаимом, город виден как на ладони. Храмовая гора лежит в руинах, возможно, перед ними действительно распаханное поле. Увидев Город, все четверо в знак траура разрывают одежды (см.: Иов 1:20, 2:12).
Сказано в Мишне (Брахот 9:5): «Напротив Восточных ворот нельзя вести себя легкомысленно — они на одной линии с [входом в] Святое святых». Что такое «напротив Восточных ворот»? Относится это к находящемуся рядом? Речь о бесконечной линии, соединяющей человека, обращённого к Восточным воротам, следовательно, к Святому Святых (Брахот 61б). Стоящий на горе Цофим обращён к Святому святых. В этой же мишне содержится спор, в каком направлении может справлять естественные надобности человек, находящийся в различных местах — Иудее, Галилее, вне Страны Израиля. Наиболее ужесточающая точка зрения: в любом месте, даже вне Страны Израиля человек не может этого делать по направлению к Святому святых. Это мнение рабби Акивы.
Почему два рассказа о рабби Акиве и его спутниках оказались столь тесно связанными друг с другом, что Традиция, склонная к различным модификациям сюжетов и их перетасовке, эти тексты ни разу не развела? Почему каждый из рассказов столь друг в друге нуждается, что без второй половины оказался совсем не востребованным? Зависимость римского рассказа от иерусалимского очевидна. В нём ни одного стиха из ТАНАХа, что делает шансы на включение в книгу мидрашей минимальными. Нет и упоминаний законов, что делает шансы на талмудическое обсуждение совсем незначительными. Но главное, парадоксальный смех в римском рассказе — слишком сильное орудие, чтобы с его помощью доказывать: если счастливы язычники, тем более избранный народ счастья достоин. По всем статьям римский рассказ не проходит испытание на самодостаточность. А теперь сложный вопрос: зачем иерусалимскому римский рассказ?
В обоих одни и те же герои. Почему именно они собираются вместе? Если в римском рассказе это может быть отражением факта: даже самые непримиримые противники объединяются для исполнения национальной миссии. Но собраться вместе, чтобы взойти в разрушенный Иерушалаим? В обоих рассказах смех и плач героев разделяют-объединяют. Более понятное путешествие в Рим служит прецедентным обоснованием восхождения именно в таком составе в Иерушалаим. Иными словами, римский рассказ — своеобразная легитимация персонажей иерусалимского и его репетиция.
Римский смех не понятен спутникам рабби Акивы и подлежит объяснению. Иерусалимский не только не понятен — кощунствен: простого объяснения здесь недостаточно. Функция римского смеха — создать модель поведения. На более простом «материале» спутники рабби Акивы убеждаются в его возможности. Повествование резко контрастно: смех — плач, Иерушалаим — Рим, Святое святых — лиса, рабби Акива — трое мудрецов.
В мидраше автор различными путями толкует стих Торы. В нашем рассказе нет такого стиха, но есть традиционная схема, в которой действительность по-разному осмыслена (смех — плач) и становится предметом герменевтического исследования, исполняя роль толкуемого стиха. Тем самым действительность сакрализуется. К этому новшеству на более простом материале готовит слушателя-читателя автор рассказа.
Последнее предложение римской части содержит выражение «тем более», это герменевтический термин. В рассматриваемом тексте римская часть является тем утверждением, убедившись в истинности которого, можно сказать: тем более истинно последующее, сходное с предыдущим. Этот приём — один из самых представленных в герменевтической практике рабби Акивы.
Формула единства и противопоставления
Поэтика рассказов жанра деяния мудрецов — поэтика действия, жеста, поступка. В них нет психологических мотивировок, внутренних монологов, личность мудреца проявляется только вовне. В иерусалимской части четверо, следуя закону, разрывают одежды, поступок ясный и однозначный. Подъём на Храмовую гору — это восхождение от закона к осмыслению бытия. Можно и должно нормировать новую жизнь в формах, доступных каждому человеку. Но осознать мир после крушения можно лишь адекватно абсурду трагедии — абсурдным и парадоксальным поступком, исполненным исключительной силою потрясения и мгновенного ошеломляющего озарения, в победу превращающих поражение, смерть — в саму жизнь. Четверо в горе едины. Своим парадоксально-провокативным смехом рабби Акива себя отделяет. Этот смех — внезапное озарение, намёк на иную реальность, вспышка истины, обычным способом не уловимая. Здесь к месту вспомнить и смех рабби, идущего на казнь (Иер. талмуд, Брахот 9:5).
Смех — самая необъяснимая эмоция, проявляемая намного чаще других. Сотни определений не способны исчерпать это психологическое и культурное явление, подобное взрыву, высвобождающее эмоциональное напряжение. Смех — реакция на комическое, а оно — результат противоречия: безобразное — прекрасное (Аристотель), ничтожное — возвышенное (Кант), нелепое — рассудительное (Жан-Поль, Шопенгауэр), бесконечная предопределённость — бесконечный произвол (Шеллинг), ложное, мнимо основательное — значительное, прочное, истинное (Гегель). В нашем случае ситуация не комична. У этого смеха основа иная. Он выражает радость овладения противоречиями действительности. По Аристотелю, смех есть кульминация, фиксирующая внезапный концептуальный сдвиг в сознании. Смех рабби Акивы — обретение точки опоры, результат самоотстранения от ситуации и себя самого (Ср.: «Юмор и героизм свидетельствуют об уникальной способности человека — способности к самоотстранению. Благодаря ей человек может отстраниться не только от ситуации, но и от самого себя…» Виктор Франкл, Воля к смыслу, М., 2000, с. 229). Потребность смеяться человеку свойственна изначально, она сравнима разве что с инстинктом самосохранения. Слёзы — реакция на горе (в нашем тексте именно слёзы уместны), смех — реакция на радость. Чему же радуется герой? Исследователи говорят о когнитивном смехе, вызываемом вскрытием логического противоречия: ошибочный ход мысли прерван, и — озарение. Человек способен реагировать смехом не только на внешние проявления, но и на собственные мысли. Мир уцелел, потому что смеялся.
Смеюсь — ergo sum.
У мудрецов немало противоречивых высказываний о смехе. Рабби Акива, о котором сказано, что умел рассеять смехом грусть и отчаяние, далеко не всегда о смехе говорил положительно. Но мог ли человек, веривший, что Тора содержит ответы на все вопросы во все времена, мог ли он не соотнести свой смех с важнейшими его проявлениями в священном тексте: с рассказами о праотце Авраѓаме, где смех играет чрезвычайную и, что существенно, амбивалентную роль? «Озвученный» смехом Авраѓама, праотцем освящённый, оскорбивший их смех звучит совершенно по-новому, побуждая вспомнить самый знаменитый смех в Торе — смех великого старца, обрадованного известием о рождении сына (Вначале 17:17), и смех усомнившейся Сары (там же 18:12). Понятно, кто из четверых может быть отождествлён с Авраѓамом, а кто с не поверившей Сарой. Смех рабби Акивы призван пробудить в сознании спутников весь комплекс мотивов, связанных и с Ицхаком (дословно: засмеётся), само имя которого — знак смеха родителей.
Перечитав иерусалимскую часть текста, попробуем разобраться в цитатном споре троих мудрецов с рабби Акивой. Их толкование базируется на стихе: «При отправлении обиталища левиты будут его разбирать, на стоянках обиталища левиты будут его устанавливать,// приблизится чужой — погибнет» (В пустыне 1:51). Только выделенная часть прозвучала в рассказе. Но знатокам нет необходимости напоминать всё. Что говорят они рабби Акиве? Процитировав, они отделяют себя от него. В Переносном храме и Храме могли служить лишь коѓены и левиты, к которым он, кощунственно смеющийся, не принадлежит. Этим стихом они говорят: ты — чужой, ты — человек ниоткуда, без родословной, что тебе наши страдания при виде разрушенного Святилища. Они повторяют прозвучавшее, когда мудрецы отвергли его в качестве главы мудрецов (Брахот 27б).
Комментаторы всех вариантов текста ссылались на стих из книги В пустыне (1:51), где он звучит в довольно нейтральном контексте. Но запрет «чужому, не из семени Аѓарона», приближаться «воскурение пред Господом воскурять» в другом месте звучит гораздо сильней: чтобы «не стал подобен Кораху и сообществу его» (там же 17:5). В нашем тексте сравнение с преступным Корахом не прозвучало, но это не значит, что оно не услышано! В глазах спутников рабби Акива совершает тягчайшее преступление. Он их оскорбляет. Они не способного их чувства понять (лисы бродят на месте Храма) его отвергают. Цитируемые ими стихи из книги За что? направляют к заключительной главе этой книги, откуда приходит вызов оскорбительному смеху рабби Акивы:
Верни, Господь, нас к Себе — возвратимся,
как в древности, наши дни обнови
(За что? 5:21).
Этот стих предпоследний в книге. За ним:
Даже если презрел, возненавидел,
на нас очень разгневался
(там же 22).
Подвергающий сомнению трагедию, на самом деле утверждающий её двойственность, оскорбляющий скорбящих, на самом деле парадоксальный смех рабби Акивы провокативностью подобен началу лучших образцов искусства мидраша. Кроме главного героя, в тексте три персонажа. Является ли каждый из них фигурой самостоятельной? Несмотря на разницу в возрасте, происхождении, многочисленные столкновения между собой, есть обстоятельство, их прочно объединяющее, — принадлежность к храмовой аристократии. Раббан Гамлиэль II принадлежит к старинному роду, шестеро представителей которого носило высший титул раббан, наш учитель по-арамейски. Одна из просьб р. Иоханана бен Закая, исполненная Веспасианом, была сохранить род Гамлиэля. Согласно традиции (опровергаемой исследователями), род этот восходит к легендарному Ѓилелю. Отношения рабби Акивы с Гамлиэлем II были отнюдь не безоблачными, что добавляет ещё один штрих к противостоянию рабби троим своим спутникам. Источники свидетельствуют о жёстком отношении раббана Гамлиэля к рабби Акиве, в котором он, вероятно, видел соперника (Брахот 4:15, Демай 5:24; Сифрей Дварим 1:1; Иер. талмуд, Рош ѓашана 1:6, 57б). «Безродный» рабби Акива чужой, хотя он наиболее цитируемый из всех мудрецов в Мишне, обоих талмудах и мидрашах; хотя его слова для современников были истиной в последней инстанции; хотя он был членом делегации в Рим, ходатайствующей об отмене декрета императора Домициана, запрещавшего изучение Торы. Оскорбивший и оскорблённый, рабби должен свой смех объяснить. Он приглашает свидетелей. Роль судей назначена спутникам.
Римский смех объяснён достаточно просто. Для объяснения иерусалимского требуется сложное герменевтическое построение. Урия предсказал: «Сион, как поле, будет распахан». Сбылось! Согласно римским обычаям, ритуал закладки нового города включал вспахивание борозды — будущей границы, что и ассоциировалось с пророчеством Урии, свидетельство которого необходимо принять. Пророчество Зхарии («Ещё будут сидеть старики и старухи на площадях Иерушалаима») обращено в будущее.
В суде в первую очередь проверяют свидетелей. В данном случае необходимо установить связь между свидетельством Урии и свидетельством Зхарии. Сказано Богом о них: «свидетели верные». А раз пророчество Урии осуществилось: Сион распахан, значит, осуществится и пророчество Зхарии о возрождении. Трое судей на развалинах Города принимают правоту рабби Акивы. Свобода выбора дана всем. А рабби Акиве дано и прозрение. «Судьи» утверждают, услышав его толкование: «Акива, утешены мы», включая в контекст самые знаменитые «утешительные» слова:
Утешайте, утешайте народ Мой, —
ваш Бог говорит
(Иешаяѓу 40:1).
Они поняли и приняли толкование рабби, его утверждение об избавлении, ведь «Радовался, что осуществились слова Урии, ибо слова Зхарии на том же языке должны осуществиться». «На том же языке» — на языке Торы в толковании рабби Акивы.
Важнейшее в противостоянии рабби Акивы противникам — представителям старой храмовой аристократии, представление о мессианстве. Большинство современников связывало мессианское освобождение с множеством условий и не видело возможности его скорого осуществления. Взгляды Иеѓошуи бен Ханании отражаются в рассказе, где речь об известии: римский император разрешает отстроить Храм. Р. Иеѓошуа бен Ханании приводит по этому поводу известную притчу о льве, в горле которого застряла кость, и птице, эту кость вытаскивающей и требующей награды. Награда, которую предлагает лев, — с миром уйти. Лев в притче — римляне, птица, требующая награды, — Израиль (Брешит раба 64:9). Р. Иеѓошуа бен Ханании был противником восстания, полагая, что оно приведёт к сокрушительному поражению. Мессианская эпоха, по мнению многих современников, — время, исчисляемое тысячелетиями. Р. Иоханан бен Торты: «Акива, вырастет трава на щеках твоих, и всё еще не придёт сын Давида» (т.е. Мессия; Иер. талмуд, Таанит, 4:7, 68д). По рабби Акиве, мессианская эпоха ограничена сорока годами и, подобно царствованиям Давида и Шломо, умещается в продолжительность жизни одного поколения. В отличие от многих своих современников, он считал: избавление можно ускорить, если поколение будет достойно (Эдуйот 2:9; Тосефта Эдуйот 1:14). Таким счёл рабби поколение Бар Кохбы, а его самого — мессией-предтечей из рода Иосефа, который, согласно одной из распространённых традиций, призван предуготовить приход Мессии из рода Давида.
Нет оснований полагать, что рабби Акива принимал непосредственное участие в подготовке восстания. Его многочисленные поездки в общины диаспоры с целью пробудить национальное сознание, привлечь силы и средства были совершены намного раньше. Однако связь этих поездок с его мессианскими настроениями сомнения не вызывает. Воззрения рабби Акивы на мессианский характер эпохи находят выражение в Мишне (Псахим 10:6), где обсуждается текст Ѓагады, который читают в пасхальную трапезу. Противник рабби Акивы в этом споре р. Тарфон предлагает текст («Который спас нас самих и спас отцов наших…»), констатирующий Спасение бывшее. Благословение рабби Акивы утверждает не только бывшее, но и будущее Спасение: в отстроенном Иерушалаиме, в Храме будут приноситься пасхальные жертвы, будет царствовать веселье, будут воспеты песни благодарения Господу за Спасение. Парадоксально, но мнение рабби Акивы, ошибшегося в своих надеждах на скорое Спасение, принято и сегодня. Там, где рабби Тарфон предлагал поставить точку, рабби Акива продолжил.
Все четверо — духовная элита народа, они вместе идут в Иерушалаим, разрывают одежды, у них общее горе. Но плачут они, смеется же он. Мёртвой хваткой держит их мёртвый, его мёртвый, поддерживая, в будущее всматриваться побуждает.
Анализ дошедших до нас сведений об отношениях между спутниками рабби говорит о том, что каждый из них был в гораздо большей степени противником друг другу, чем рабби Акиве, который выступает против общего мнения и тем самым их против себя объединяет. Его правота осмысляется не в конкретном историческом измерении: его Мессия оказывается лже-Мессией. Его разрывание одежды, соединённое со смехом, символом жизни, есть вечная истина, тогда как их разрывание одежды (или — их всех разрывание одежды) — знак смерти.
Errata humanum est — человеку свойственно ошибаться. У великих и ошибки великие. Казалось бы, разгром восстания Бар Кохбы должно было быть осознано сокрушительным поражением самого рабби Акивы, однако парадоксально оно обернулось победой человека, для которого страдания — неотъемлемая часть его жизни. Если любовь к Творцу есть высшая форма служения Ему, то высшая форма выражения любви — принятие как награды страданий.
Увидев жену Тунус Руфуса, язычницу, рабби Акива смеётся и плачет (Авода зара 20а). Плачет — ибо пришла она в мир из смердящей капли (в данном случае, в отличие от Авот 3:1, это — знак её языческого прошлого). Смеётся рабби, ибо прозревает будущее — её переход в иудаизм. Смеётся, радуясь её красоте, плачет, ибо не избежит красота эта тлена. В жизни обычного человека (в том числе спутников рабби Акивы) смех и плач несовместимы. Для рабби Акивы есть смех-плач — единая цельность.
Свобода выбора — дана человеку.
Всё предвидено — Всевышним.
Рабби Акива прозревает предвиденное, а прозревая — смеётся. Сомнительно, что в годы, предшествующие восстанию, старый рабби обладал достаточно громким голосом докричаться до современников. Он обладал мудростью — до них досмеяться.
(продолжение следует)
